«От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017) - Андрей Углицких

Наконец, в завершение, хотелось бы поговорить о том, что же, собственно, значили, для меня лично, конечно же, те, Высшие Литературные Курсы… И тогда, и сейчас… Десятилетие спустя. Все – таки, десять лет – это срок и срок – немалый. Для того, чтобы оценить, понять, ощутить и так далее…

Поэт Владимир Соколов написал однажды: «Можно жить и в придуманном мире…» В свое время, строка эта стала отправной точкой для долгих раздумий, размышлений о жизни, смысле ее конечном. Так вот, распутывая клубок этот, «придуманности» или «непридуманности» мира, и обдумывая, параллельно, житье – бытье свое, пришел я, однажды, к выводу о том, что жизнь в придуманном мире не просто возможна. По – моему выходило, что жизнь в придуманном мире – единственно возможна! Что жить можно только в придуманном мире, и – ни в каком боле! Исключительно, что ли. По определению. Only! Почему? Да потому, что не придуманный мир несовместим с жизнью, как таковой. И – с таковой. Чтобы не отравиться миазмами непридуманности его, не задохнуться в духовном вакууме реальности, чтобы не замерзнуть при абсолютном чувственном нуле действительности, необходимо, жизненно необходимо, всегда выдумывать, создавать, обязательно сочинять свой, другой, отличный от реального, мир. Который тоже нельзя понять до конца, равно, как и его невыдуманный прототип (пускай!), но, который, хоть, можно, хотя бы, как – то, объяснить. Приспособить под себя, адаптировать, одомашнить, что ли… Мало того, мы живем, мы существуем на планете этой, лишь поскольку, лишь, до тех пор, пока мы – в состоянии, покуда мы еще – способны, порождать в себе мир, этот самый, выдуманный. Поэтому, сколько на планете имеется людей, столько на земле существует и миров (равно – и правд). У каждого живого существа, биологического объекта, должно быть, хотя бы, одно место на земле, где оно (живое существо это) могло бы почувствовать себя в сравнительной безопасности, имело бы возможность, хоть, ненадолго, но – расслабиться, передохнуть, набраться сил, привести себя, пусть, в относительный, но – порядок. Выражаясь восточно и высокопарно – «своя тень и свой оазис в пустыне». У зверей – роль эту выполняет логово, у птиц – гнезда, у человека – жилище. Но мало иметь физическую защищенность, выясняется, что не менее важна и психологическая безопасность, «укрытость». Люди издавна думали об этом, предлагали различные варианты этой самой индивидуальной психологической защиты. Классический пример – стоики. Помните, Эпикур учил, о том, что окружающий мир жесток и несправедлив. Что, если принимать его таким, каким он есть, на самом деле, долго, как говорится, не протянешь. Вывод: раз окружающий мир вреден для человека, не надо в нем долго находиться. Надо уходить из него. Избегать действительности. Куда же, каким макаром? А очень просто. Нужно стремиться общаться только с теми, с кем общаться приятно, то есть, со своими единомышленниками. Исключительно. Союз друзей – единомышленников – вот рецепт Эпикура! Которым, кстати, успешно пользовался Пушкин, к примеру («Друзья мои, прекрасен наш союз!»). С позиций этих, жизнь наша, по сути своей, есть непрерывное, неостановимое, ничем и никогда – «придумывание». Мира своего. Создание своего личного психологического «убежища». Которое и осуществляет, в дальнейшем, свою главную, витальную, функцию – предохранять психику человека, находящегося в условиях перманентного, многофакторного, как сказали бы ученые, стресса…

Так вот, роль этой самой «спасительной тени» в жестокой пустыне действительности, этого самого психологического «оазиса» и выполняли ВЛК, по представлению моему. Не очень – то дела шли тогда в стране. И дефолт был, со всеми вытекающими, как говорится, да, и без дефолта, много несправедливого, даже дикого, происходило. Но все это происходило, все это было – там, за стенами, вне «оазиса»… Зато внутри – в периметре дворика на Тверском бульваре, 25 – все было комфортно. В нем все свои – были с нами, поддерживали, согревали, в минуту жизни трудную… И Ключевский был рядышком, и Гомер, и – Пушкин, и Лермонтов. И – Лесков, и Паскаль, и Чаадаев иже с ними…

Нора Галь

Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография

Составитель Д. Кузьмин. М., «Арго – риск», 1997, 128 стр.

Рецензия на книгу об одном из выдающихся мастеров русского художественного перевода XX века. Опубликована в ж. Новый мир. – 1998. – №6. – С.243—244

***

В настоящее издание включены материалы, связанные с жизнью и творческой деятельностью Норы Яковлевны Галь (1912 – 1991) – одного из крупнейших мастеров русского художественного перевода XX века.

Эта книга о том, как выразить средствами своего языка все оттенки мысли, чувства, всю поэзию подлинника, все передать, ничего не утратить, об искусстве перевода, при котором нужна не буквальная точность, но верность духу, полнота сопереживания, – чтобы все до капли, не расплескав по дороге, донести до читателя.

В книгу вошли воспоминания наших известных переводчиков (Р. Облонской, Е. Таратуты, А. Раскиной, Б. Володина, Э. Кузьминой) о друге, учителе, коллеге и размышления самой Норы Галь о ее учителях и товарищах – «кашкинцах» (Б. А. Песисе, В. М. Топер, Н. А. Волжиной, О. П. Холмской).

Дочь ·врага народа и кровная дочь двадцатого века («двадцатница», как она себя иногда называла), Нора Галь без остатка посвятила себя художественному переводческому слову. Семнадцать раз поступала она в 30 – 40 – х годах в МГУ, МГПИ, РИИН (не проходила по «социальному статусу»), высшее образование получила чудом, чудом же защитила диссертацию по творчеству А. Рембо (из воспоминаний Р. Облонской).

«Среди сильных, суровых и серых», в «электрическом скучном чаду» она всю свою жизнь пыталась «без грани, без меры» перейти «за границы миров» (все цитаты из юношеских стихов Норы Галь), открывая «железнозанавесному» советскому читателю мир «Маленького принца» Антуана де Сент – Экзюпери, «Американской трагедии» Теодора Драйзера, «Вина из одуванчиков» Рея Брэдбери и многое, многое другое (библиография, приведенная в издании, включает в себя 248 трудов переводчицы, литературоведа, критика).

Особого внимания заслуживает литературоведческое исследование Юлианы Яхниной «Три Камю». В нем автор, проводя всесторонний анализ трех переводов повести Альбера Камю «L’etranger» («Посторонний»), выполненных в разное время и разными литераторами (Н. Немчиновой, Н. Галь, Г. Адамовичем), демонстрирует «роль переводчика как интерпретатора иноязычного произведения», показывает «масштаб „расхождений“ между переводами одного и того же текста – расхождений, которые возможны даже тогда, когда переводы выполнены на высоком профессиональном уровне».

Речь идет не «об отдельных переводческих решениях, а о тенденции, проходящей через весь текст перевода». Образ главного героя повести А. Камю, Мерсо, «прочтен» в каждом случае в разном ключе. Мерсо Н. Немчиновой – «интеллигент по манере чувствовать, по манере оценивать окружающих», склонный к рефлексии. Переводческий почерк Немчиновой, ее «ключ» – «плавность закругленной фразы, эмоционально окрашенная лексика». Тот же персонаж у Норы Галь более «замкнут, некоммуникабелен. …Он не прикрашивает своих чувств, не делает попытки что – нибудь объяснить и оправдать». Стиль переводчицы более лаконичен, сдержан, «несловоохотлив» и поэтому более динамичен.

«Je me sentais tout a fait vide», – А. Камю.

«У меня сосало под ложечкой», – говорит Мерсо Н. Галь.

«Я чувствовал полную опустошенность», – говорит герой Немчиновой.

«Если текст дает право на трактовку, Н. Галь переводит ощущения героя в сферу физиологическую, Н. Немчинова – в эмоциональную».

А вот пример метафорического «видения» природы у разных переводчиц:

«Dehors la lumiere a sembte se gonfler contre la baie», – А. Камю.

«На улице яркий свет словно набухал и давил на окна», – Н. Галь.

«Солнечный свет как будто вздувался парусом за стеклами широкого окна», – Н. Немчинова.

Как мы видим, снова «речь идет не об искажении переводчиками текста. Речь идет о том прочтении текста, если угодно, о той „системе отклонений“ от него, которая в той или иной степени неизбежна во всяком небуквалистском переводе».

Удивительное переводческое дарование Н. Галь, ее врожденную филологичность подчеркивает и А. Раскина («На первом месте»). Раскина переводила американскую книгу для детей о языке и «почти сразу же встала в тупик перед фразой: «Words bring you together». Слова сводят вас? Слова объединяют вас? Скучно как – то. И Н. Я. сказала: «А почему бы не написать: «Слова – как ниточка между вами»?»

Во всех затруднительных положениях, при поиске вариантов перевода той или иной фразы, словесной конструкции Нора Галь «ни разу не задумалась надолго: все „кандидатуры“ были у нее под рукой. И не какие – нибудь вынужденные, вымученные, а одна другой лучше».